Авторское кино

Я не усматриваю никакой несовместимости между словами «автор» и «ремесло». Автор должен иметь возможность писать не только для себя самого, но и для других.

Франсуа Трюффо

***

Кинематограф может быть только авторским и никаким другим. Остальной умирает и забывается. Молодые люди, так называемый массовый зритель, смотрят сегодня какую-то дичь и думают, что это и есть кино. Кассовые фильмы вызывают у меня отвращение.

Отар Иоселиани

***

В чем же суть авторской работы в кино? Условно ее можно определить как ваяние из времени. Подобно тому как скульптор берет глыбу мрамора и, внутренне чувствуя черты своей будущей вещи, убирает все лишнее, кинематографист из «глыбы времени», охватывающей огромную и нерасчлененную совокупность жизненных фактов, отсекает и отбрасывает все ненужное, оставляя лишь то, что должно стать элементом будущего фильма, то, что должно будет выясниться в качестве слагаемых образа.

Андрей Тарковский

***

Сегодня «автором» можно назвать даже технического сотрудника, переносящего камеру… В кино работают много меньше, исчезает элементарная компетентность, царит абсолютное единообразие.

Жан-Люк Годар

Годар о себе

В жизни люди цитируют все, что хотят. Значит, мы имеем право цитировать все, что нам нравится. Так что я показываю людей, которые цитируют. Только я стараюсь, чтобы то, что цитируют они, нравилось и мне. В  свои заметки, куда я  заношу  все,  что  может пригодиться для нового фильма, я  включу и фразу Достоевского,  если  она мне  понравится.  Зачем  стесняться? Если вы хотите что-то сказать, у вас есть только один путь: сказать.

В  живописи существовала раньше традиция делать копии.  Художник ехал в Италию, писал  картины, копируя  или  изучая живопись мастеров, мы поставили кино на  свое место в истории искусства.

***

Я всегда использовал цитаты — иными словами, я никогда ничего не придумывал… В кино мне кажется интересным именно то, что совершенно ничего не нужно придумывать. В этом смысле оно близко к живописи; в живописи ничего не изобретается — поправляют, позируют, собирают воедино, но ничего не придумывают. В музыке уже иначе, она ближе к роману. Кино мне интересно тем, что оно способно быть… немного всем на свете. Это живопись, которая может быть построена, как музыка.

***

Чтобы делать кино, достаточно снимать свободных людей.

***

Для меня делать фильм означает быть сыщиком, адвокатом, судьей или прокурором, который приносит в суд доказательства и пытается разобраться, что же это такое.

***

Кино делается не для того, чтобы зарабатывать деньги, а для того, чтобы терять их. Впрочем, некоторые на нем и зарабатывают: сегодня фильмы снимают для того, чтобы потом, когда их покажут по телевизору, они приобрели — благодаря широкой аудитории — сверхстоимость.

***

Мои фильмы не смотрят — значит, я должен сделать нечто, чтобы превзойти самого себя. Меня это озадачивает…

***

Есть люди, которые говорят, что ничего не поняли в  моих фильмах. Но там нечего понимать. Надо только слышать и брать. Когда я слушаю пластинку, я не обязательно понимаю слова, но сам диск я понимаю.

***

Самое  ужасное  то, что в  кино трудно делать вещи,  которые совершенно естественно   делает  живописец:  останавливается,  отступает,  отчаивается, начинает заново, что-то меняет…

***

Делать  фильм – это  соединение  трех  операций:  думать,  снимать, монтировать.  Все  не может быть заложено в сценарии. А если  в сценарии уже все содержится,  если  люди плачут или  смеются,  читая его, остается только отпечатать его и продавать в книжных магазинах.

***

Нечего талдычить о своих чувствах по поводу фильмов. Фильмы не могут вызывать чувств. Они не женщины — их не поцелуешь

***

Все, что нужно для хорошей ленты, — это девушка и пистолет

***

Для меня съемки — времяпрепровождение. Будь у меня достаточно силы воли, я бы ничего не делал.

***

У  меня  было…  желание  опубликовать  первый  роман  в  издательстве «Галлимар»…  Но литература всегда  смущала меня тем, что надо писать фразу за фразой. Ладно, первую фразу я смогу  написать,  но  я всегда задавал себе вопрос,  что я  напишу потом. И я не знал ответа… Кино, если  вам  угодно, ставит тот же вопрос и может дать  на него ответ подобно  музыке и живописи, потому  что   существует  что-то  вроде  монолита,   который   не  позволяет остановиться на ходу,  задать  себе  глуповатый,  но сложный вопрос Портоса: «Как получается, что  я переставляю  одну ногу, а потом другую?»  Задав этот вопрос, Портос  останавливается. В кино я тоже  спрашиваю  себя:  «Что будет после этого плана?» Как что – второй план… Но я не ощущаю этот вопрос как непреодолимую  невозможность.  Очень рано я спросил себя: «А что расположено между планами?»

Годар о кинематографе (2)

Фильмы  больше не  заняты  поиском  собственного сюжета. Сюжетом  стали актеры, может быть, американцы еще создают иллюзию того, что когда  Харрисон Форд спрашивает, где  зеленый  алмаз, Джессика Ланж отвечает ему: «Он  там». Именно поэтому американцы сильнее. Французы же,  как чаще всего бывает, идут в арьергарде или в авангарде и больше не тратят на это силы.

***

Жизнь заполняет экран, как вода ванну, из которой она выливается с той же скоростью. Жизнь проходит, и воспоминание, которое она о себе оставляет, принимает обличие ее изображения… Если принять это выражение буквально, мы получим неплохое представление о кинематографических проблемах или косвенное определение их — когда воображаемое и реальное отчетливо разделены и, вместе с тем, нерасторжимы, как поверхность ленты Мёбиуса, имеющая одновременно одну и две стороны, как техника синемаверите… Это двойное движение, проецирующее нас на другого и одновременно возвращающее нас внутрь самих себя, дает физическую дефиницию кинематографа

***

Американцы тотально лицемерны. Когда в той или иной стране с диктаторским режимом голосуют 99 процентов населения, американцы говорят об отсутствии демократии. Но если 99 процентов зрителей смотрят последний фильм Спилберга, то Джек Валенти говорит: «Вот видите, это потрясающе, это всем нравится». Валенти не понимает, что это явления одного порядка…

***

У фильма, вообще у произведения искусства не должно быть много зрителей… Человек может три дня простоять в очереди под дождем, чтобы увидеть выставку Ван Гога. Это трогательно, но если бы Ван Гога показывали регулярно, то три четверти зрителей не пошли бы на него… Фильмы хочется поместить в пантеон. Туда ринутся обделенные люди, ведь в кино все же есть нечто, что им необходимо. И респектабельность, и очарование.

***

В наши  дни  фильмы создают зрители. Внутри фильмов ничего не осталось. Раньше  «звезды»  вроде Китона  или  Чаплина  совершали  физическую  работу, огромную  постановочную  работу…  А сегодня  чем  больше знаменитость, тем меньше она работает. Возьмем,  например, Стива Маккуина. Мы видим его только тогда, когда у  него задумчивый вид. Но на самом  деле его заставляет думать зритель. Сам артист в этот момент ни о чем не думает, ну, может, думает, как провести  уик-энд…  А  о  чем ему еще  думать? Зритель  говорит  себе: «Он думает». Он  связывает  предыдущее изображение с последующим.  Если  зритель видит  сначала  голую  девушку,  а  потом  Стива  Маккуина,  который  принял задумчивый вид, он думает: «Ага, герой думает о голой девушке, он ее хочет». Работает зритель. Он платит, и он же работает.

***

Кино  должно  отправиться повсюду. Надо составить  список мест, где его нет, и сказать себе: кино должно отправиться туда. Если его нет на фабриках, оно должно пойти на  фабрики. Если его нет в  университетах,  надо его  туда отвезти. Если его нет в борделях, оно должно пойти в бордели.

***

Есть несколько способов делать фильм. Как Жан Ренуар и Робер Брессон, которые создают музыку. Как Сергей Эйзенштейн, который создает живопись. Как Штрогейм, который писал говорящие романы в эпоху немого кино. Как Ален Рене, который ваяет скульптуру. И как Сократ, я хочу сказать – Росселлини, который просто-напросто философствует. В общем кино может быть одновременно всем сразу: и судьей, и стороной, участвующей в процессе. Разногласия часто возникают, потому что эту истину забывают. Ренуара, например, упрекают в том, что он плохой живописец, хотя никто не скажет подобного о Моцарте. Рене упрекают в том, что он плохой романист, хотя никому не придет в голову сказать такое о Джакометти. В общем, путают часть и целое, отвергая их право взаимоисключать друг друга и принадлежать друг другу. Здесь-то и начинается драма. Кино каталогизируют или как целое, или как часть. Если вы делаете вестерн – никакой психологии. Если вы делаете фильм о любви, то ни в коем случае в нем не должно быть никаких преследований и драк. Если вы снимаете комедию нравов – никакой интриги. А если уж есть интрига – тогда никаких характеров. А значит, горе мне, потому что я только что снял «Замужнюю женщину», где субъекты рассматриваются как объекты, преследования на такси чередуются с этнологическими интервью, где зрелище жизни смешано с ее анализом, в общем фильм, в котором кино резвится, свободное и счастливое оттого, что оно есть лишь то, что оно есть.

Годар о кинематографе (1)

…зачем вообще заниматься кино? Я нахожу это бесчестным, бесчестным и устаревшим. Это так! Что такое кино? Огромная голова гримасничает в маленьком зале. Надо быть полным идиотом, чтобы любить это! Да нет же! Я знаю, что говорю! Кино — иллюзорное искусство. Роман, картина, еще куда ни шло! Но только не кино. (Эти слова произносит герой Жан-Поля Бельмондо голосом Жан-Люка Годара в короткометражном фильме «Шарлотта и ее Жюль»).

***

Кино – это правда двадцать четыре раза в секунду (из фильма «Маленький солдат»).

***

Фильм – как интимный дневник, записная книжка или монолог человека, который хочет оправдаться перед чуть ли не обвиняющей его камерой, как перед адвокатом или психиатром. Кино – единственное искусство, которое, как сказал Кокто (кажется, в «Орфее»), «снимает смерть за работой». Снимает человека, а он в это время старится и умирает.

***

Кино — это потребность в общении с людьми, которых не видишь. Кино — лишь средство коммуникации. Кусок пленки, видеофильм или электрическая волна — это кусок человеческого существа в определенной форме.

***

Кино — это детство искусства. Другие виды искусства — зрелый возраст. А кино продолжает их речь, но на народном, на детском уровне. Поэтому кино – демократическое искусство, в то время как музыка и живопись всегда были очень элитарны. Даже когда Моцарт вдохновлялся деревенским оркестром, он делал это для принца. А кино принесло силу Моцарта и Пикассо и в Гималаи, и в швейцарскую деревню.

***

По-моему, кино – это Эвридика. Эвридика сказала Орфею: «Не оборачивайся». А Орфей оборачивается, Орфей – это литература, которая убивает Эвридику. И всю оставшуюся жизнь зарабатывает бабки, публикуя книгу о смерти Эвридики. Друзья иногда говорят мне: послушай, все-таки кино это не жизнь… Но кино может порой подменить ее, как фотография, как воспоминание. Кроме того я не делаю такого уж большого различия между фильмами и жизнью. Я сказал бы даже, что фильмы помогают мне жить… Я не знаю, зачем люди делают кино, может быть, чтобы зарабатывать на жизнь, но тогда почему они занимаются именно этим видом искусства? Для себя лично я нашел объяснение: я делаю фильмы, чтобы показывать собственное изображение.

***

Поскольку кино – это место, специально отведенное для тех, у кого нет сил ничего не делать, люди снимают фильмы. А снимают они их, потому что заниматься этим делом можно чуть ли не в одиночку, делать там все равно практически нечего и вдобавок полно козлов отпущения. Всегда можно сказать: банкиры не захотели, чтобы я закончил сценарий.

***

Кино — это механическое средство, это отчасти игра, игра в иллюзии. Изменится техника, изменится и кино. Когда-нибудь его смастерят на компьютере…

***

Существует некто, «человек», и затем существует изображение. Кино — это нечто, происходящее между тем и другим

Годар о «новой волне»

До того, как мы захотели снимать, мы хотели увидеть… В этом уникальность «новой волны». Границ не существует. Люди сами их придумывают, а значит их можно разрушить. В этом смысле «новая волна» была достаточно уникальна, этим она отличалась от остальных групп и школ.

***

Мы любили все, что хорошо… Любили панорамы и неподвижные планы, мы не делали исключений и говорили: место для всего найдется, для всех наций, особенно неевропейских. Границ не существует. Люди сами их придумывают, но их можно нарушить. В этом смысле «новая волна» была тоже достаточно уникальной, этим очень отличаясь от иных школ или групп.

***

Я сформировался в эпоху «новой волны», когда рассуждали о фильмах и никогда – о людях. Людей не оскорбляли. Если хотели обидеть Отан-Лара, не говорили: «Месье Отан-Лара хулиган», — но: «Такой план мог снять только хулиган».

***

Мы все, принадлежавшие «новой волне», говорили, что кино — тоже искусство, режиссер — тоже художник, а не просто исполнитель…

***

Я думаю, что кино показывает только любовные истории. В военных фильмах идет речь  о любви парней к оружию,  в  гангстерских  — о любви  парней  к краже… А «новая волна» принесла любовь к кино. Трюффо, Риветт, я сам и еще двое  или трое полюбили  кино,  прежде чем  полюбили женщин,  деньги, войну, прежде чем  полюбили еще  что-то.  Что  касается меня, я  честно говорю, что открыл для себя жизнь благодаря кино. Без любви не бывает фильмов.

***

Репортаж интересен  только тогда,  когда внедрен в вымысел,  а  вымысел интересен только тогда, когда он проверяется документом. «Новая волна»     как  раз и  определялась  частично  новыми отношениями между вымыслом и реальностью.   Она  определялась  также  сожалением,  ностальгией  по  кино, которого больше не существует.

***

Всегда  считалось,  что  «новая  волна» – это  дешевый  фильм  против дорогого.  Отнюдь  нет. Это просто  хороший  фильм, сколько бы он ни  стоил, против плохого.

Годар о фильме «На последнем дыхании»

«На  последнем дыхании»  начинался так.  Я сочинил  первую сцену  (Джин Сиберг  на  Елисейских полях),  а  для остального  у  меня была готова  уйма заметок  по каждой сцене. Я сказал себе: это безумие! Я остановил все. Потом я задумался: в течение дня, если умеешь взяться  за  дело, должен получиться десяток планов.  Только  вместо  того,  чтобы  находить  задолго до, я  буду находить непосредственно  перед. Это возможно, если  знаешь, куда идешь. Это не импровизация, а сборка в последний момент. Конечно, надо держать в голове образ целого, можно поначалу менять его, но  как только приступил  к съемке, он должен меняться как можно меньше. Иначе произойдет катастрофа.

«На последнем дыхании» – фильм, где все позволено. Это было заложено в самой его природе. Что бы люди ни делали, все могло войти в фильм. Я исходил из  этого. Я  говорил сам  себе:  уже  был  Брессон,  только  что  появилась «Хиросима», определенного рода кино завершается, может быть, оно закончилось навсегда, поставим  финальную  точку, покажем,  что позволено  все.  Я хотел оттолкнуться от условной истории и  переделать, переиначить все существующее кино. Я хотел  также создать впечатление,  что киноприемы только что открыты или в первый раз прочувствованы.

***

Мои фильмы мало показывают… В коммерческом смысле у меня только два успешных — «На последнем дыхании» и «Спасайся, кто может (жизнь)». Какие-то картины окупились, но все остальные не принесли ничего. Почему же мое имя широко известно, ведь я так стараюсь, чтобы оно исчезло?

Трюффо о Годаре

Я — игрок, уважающий правила игры. Годар же всегда стремится эти правила изменить, но, изменив их, уже не хочет играть. В его фильмах нет ни начала, ни конца, ни середины. Это набор интуитивных ощущений.

***

Каждый из нас считает другого ханжой и негодяем.

Годар Ж.-Л. На последнем дыхании (3)

Такси – день

За рулем таксист. Он без пиджака. Впереди улица, движения на ней почти нет.

Мишель. Давайте, гоните, гоните… Жмите, на пешеходов нечего обращать внимания, жмите, это все, чего я прошу. Ну, давайте же, гоните, черт возьми, что мы так тянемся!..

На заднем сиденье – Мишель и Патриция (он в шляпе и в очках, она тоже в темных очках).

Мишель (он сейчас чуть спокойнее и разговаривает с Патрицией). Трах!.. Все переднее крыло «сандерберда» искромсано! А мне… ничего! (Смотрит в окно.) Взгляни на дом, где я родился.

Годар Ж.-Л. На последнем дыхании (2)

Комната Патриции

В постели Патриции дремлет Мишель. Слышен звук хлопнувшей двери. Мишель просыпается, инстинктивно ищет под подушкой оружие.

Патриция. Этого еще не хватало!

Успокоившись, Мишель ложится на спину и смотрит на нее. Он обнажен до пояса.

Мишель. Bon giorno!

Годар Ж.-Л. На последнем дыхании (1)

Жан-Люк Годар

На последнем дыхании

«А bout de souffle»

Сценарий Жан-Люка Годара по оригинальному сюжету Франсуа Трюффо.

Режиссер Жан-Люк Годар.

Марсель – порт – летний день

Последняя страничка газеты «Пари-флирт», в центре – рисунок: полураздетая девица с куклой на спине. Справа и слева в кадре мужские руки, человек держит газету очень высоко – лица его не видно.

Мишель (вслух). Ну и мудак же я… А, ладно… (Громче.) Мудак так мудак.